Виссарион Белинский - Демон стихотворства… Соч. В. Не…го

Неужели же, спросят нас, в этой комедии нет ничего хорошего, и она никуда не годится? Мы выписали образчики ее комического слога, взяв их на выдержку, без выбора. Мы не выписывали из нее таких стихов, как эти, которые сочинитель вложил в уста светского человека и льва, князя Болтунова:

Кому выписанные нами отрывки понравятся и кто найдет в них талант, с тем не будем спорить. Что касается до нас, скажем, что в русской литературе очень часто появляются произведения, которые далеко хуже еще и «Демона стихотворства»; стало быть, эта комедия не может быть образцом возможной бездарности и нелепости. Ее характер – посредственность, – и тем хуже для нее. Нам понравились в ней только два стиха:

Но и эти два стиха не сочинены г. Не….м, а вырваны им из третьей сатиры Милонова (см. «Сатиры, послания и другие мелкие стихотворения Михаила Милонова», 1819, стр. 46).

Ни один род поэзии не труден так для наших – не только сочинителей, но и литераторов, как комедия. Это понятно: хорошую трагедию так же мудрено написать, как и хорошую комедию; но легче написать посредственную трагедию, чем сколько-нибудь сносную комедию. Первая, то есть посредственная трагедия, требует лишь некоторого жара и хорошего стиха, а комедия, кроме того, еще и наблюдательности, знания общества и, главное, юмора, который есть сам по себе талант. Наши комики всего менее знают нравы даже того круга общества, среди которого сами живут. Оттого они всегда ищут смешного в словах, а не в понятиях, в покрое платья, а не в складе ума, в бороде и прическе a la russe[3], а не в нравах и характерах; словом, они ищут комического снаружи, а не изнутри. И потому самыми смешными лицами в своих комедиях являются – они же сами, их сочинители. Сколько у нас комиков и драматургов – числа ведь нет! а, за исключением Фонвизина, Грибоедова и Гоголя, комедия наша упорно стоит на одном месте, не двигаясь вперед. К ней теперь можно применить слова одного умного литератора, сказанные им за тринадцать лет пред сим:[4] «Вообще наш театр представляет странное противоречие с самим собою: почти весь репертуар наших комедий состоит из подражаний французам, и, несмотря на то, именно те качества, которые отличают комедию французскую от всех других – вкус, приличие, остроумие, чистота языка и все, что принадлежит к необходимостям хорошего общества, – все это совершенно чуждо нашему театру. Наша сцена вместо того, чтоб быть зеркалом нашей жизни, служит увеличительным зеркалом для одних лакейских наших, далее которых не проникает наша комическая муза. В лакейской она дома, там ее и гостиная, и кабинет, и зала, и уборная; там проводит она весь день, когда не ездит на запятках делать визиты музам соседних государств, и чтоб русскую Талию изобразить похоже, надобно представить ее в ливрее и сапогах»{6}.

как празднично выряженный лакей (фр.). – Ред.

как празднично выряженная служанка (фр.). – Ред.

на русский манер (фр.). – Ред.

См. «Денница, альманах на 1830 год, издаваемый М. Максимовичем», статью «Обозрение русской словесности 1829 года», стр. 64–65.

Автор комедии В. Невский.

О «вахлацкой» литературе см. наст. т., с. 495.

Цитата из очерка Н. М. Карамзина «Чувствительный и холодный (Два характера)». Карамзин, в свою очередь, цитирует Лафонтена, дав вольный перевод из его басни «Кошка, превращенная в женщину».

Намек, на такое же «воззвание», предшествующее роману А. Славина «Осада Троице-Сергиевской лавры» (см. наст. т., с. 494).

В лице Туманина высмеивается Белинский, Острословского – О. И. Сенковский, Пристрастьева – вероятно, Ф. В. Булгарин.

Автор цитируемой статьи И. В. Киреевский.